В Петербургском Доме Писателей тишина, нарушаемая лишь рвущими воздух строками, режущими, сильными, яркими, словно свет маяка, дарующего в штормовую ночь последнюю надежду заблудившимся кораблям.
В этот вечер Юлия Мамочева презентовала свою новую шестую книгу «The BESTелесность», собравшую лучшее и любимое не только автором, но и ее поклонниками.
После презентации книги нам удалось пообщаться с Юлией Мамочевой, поблагодарить ее за прекрасный вечер и пожелать ей долгих творческих лет жизни.
Тот образ, который сложился у Вас внутри, окончательный, или еще идет сбор информации?
— Вы знаете, я каждый день меняюсь. Я ненавижу планировать, я же не самолет. Самолет летает на железе, а я летаю на крыльях, которые растут из души. Поэтому я меняюсь каждый день. Я не приемлю планы, структуры, я ненавижу все, что связано с четкостью, поэтому естественно мой образ еще формируется, он не окончательный. Он будет меняться, так куколка становится бабочкой.
Цветаева вела внутренний разговор с Пушкиным, а с кем ведете его Вы?
— Со святым Георгием, с Богом, с моими дедами, которых я не застала. Я изнутри себя разговариваю с людьми, которых очень люблю, но которых в данный момент нет рядом. Это как эмпатия на расстоянии. Еще я разговариваю с Космосом, потому что любой творческий человек, в первую очередь, является переводчиком с космического языка на язык поэзии, музыки, танца.
Вы пишете о Боге, о любви, о дружбе, о вере, а о чем бы никогда не рискнули написать? Есть писательское табу?
— Я вне рамок, я их терпеть не могу, тесно в них до жути. Так что в данный момент таких тем нет. Я не контролирую процесс написания стихов, они сами рождаются, как дети, но иногда бывает неуместным читать некоторые свои вещи в какой-то конкретной аудитории. Пишу я обо всем, что у меня на душе. О том, в чем я не разбираюсь, и о том, чего у меня в душе нет, — не пишу.
Как часто Вы меняете стиль своих стихотворений?
— Это происходит неосознанно. Я больше люблю менять свой, так сказать, внешний стиль, потому что это, наверное, проще сделать. Что же касается творчества, то я пишу так, как чувствую в данный момент. Это может быть как в классическом стиле, так и в каком-то другом. Я никогда ни под кого намеренно не косила, даже если когда-то и получалось что-то похожее на Цветаеву, на Маяковского, на Сурганову, на Быкова, на кого-либо еще, то это происходило ненамеренно, просто волны совпадали.
Есть ли у Вас некая 3D модель поведения для внешних проявлений и появлений на публике?
— Я всегда одна и та же, во мне просто очень много уживается людей: женщин, мужчин, сумасшедших, они все разного возраста – некоторые даже из разных эпох, с разных галактик, черт их разберет вообще. Периодически та или иная составляющая моей души выходит на поверхность.
Не хотели бы закрыться каким-либо псевдонимом?
— Я думала об этом, и у меня даже были варианты. Например, хотела в какой-то момент взять в качестве псевдонима фамилию матери «Мартемьянова». В ней, в этой фамилии, меня привлекала всегда ее история: один мамин предок вместе с Пугачевым поднимал восстание, это мы с ней даже в архиве каком-то находили. Думала я еще о цирковой фамилии Лапиадо: крестной моей мамы была Евгения Лапиадо, дочь которой снималась в фильме «Гранатовый браслет», гениальная была эквилибристка, исключительно интересная женщина с трагической судьбой. Но в конечном итоге решила я псевдонима не брать: я очень люблю и уважаю своего отца и мне хочется своим творчеством как-нибудь его фамилию (достаточно редкую, что немаловажно!) прославить, что ли.
Можно ли для вас назвать стихи работой?
— Стихи для меня не работа, хотя я ничего не назову работой, потому что я не занимаюсь тем, что мне не нравится, что не приносит мне внутреннего удовлетворения и удовольствия от процесса. Поэтому стихи – это в первую очередь большая радость и большое удовольствие, нежели получение денег. Естественно, очень круто что-то иметь со своего творчества, но это не должно быть самоцелью, как по мне. А если говорить непосредственно о зарабатывании денег, то за 4 года жизни в Москве я занималась различными фрилансами – от репетиторско-переводческой деятельности до моделинга. Периодически пописываю статьи в газеты – публиковалась, к примеру, в «Московском Комсомольце», в «Независимой газете».
Тяжело ли было завоевывать Петербургского зрителя по сравнению с Москвой?
— Конечно, порой приходилось непросто. Отношения с Питером у меня сложные: когда, знаете, и больно и хорошо одновременно. Все-таки родной он мой город же. Петербург не то чтобы покорен, он, как птица или как пламя, которое невозможно удержать в руках. Это нечто, что меня любит, иногда болезненно, иногда невыносимо, но все-таки любит.
Как Вы считаете, Вы нашли своего читателя?
— Судя по тому, сколько человек сегодня купили у меня книги, как они подходили, как горели их глаза, могу ответить скорее утвердительно. Каждый день мне пишут в контакте, я получаю сотни писем, мне звонят, присылают смс сообщения. Я безумно счастлива, до чьего-то сердца доходят мои строчки, и, мне кажется, лучше уже ничего не может быть. Всегда неописуемый трепет испытываешь, дотронувшись до чье-нибудь сердца.
А Вы вообще открытый человек в плане доступности в социальных сетях?
— Да, но я социальна не только в плане социальных сетей, я тот еще экстраверт, и у меня много друзей, которых я безумно люблю, ведь они неотъемлемая часть моей жизни. Я себя не мыслю без них. Они меня из таких ситуаций вытаскивали, что просто слов нет.
Какую музыку Вы слушаете и много ли читаете?
— Меня научили читать в 4 года, и с того момента я не отрываюсь от книг. Из музыки слушаю в основном тяжелый рок, люблю очень классику, люблю фолк, народное пение. У меня даже такие строчки есть: «Бога много в соборном эхе и хоре народном». Народный хор, мне кажется, это вообще высшая степень проявления божественности. Также я могу послушать и поп-музыку. Люблю некоторых современных исполнителей, которые, может, пока еще не сильно известны и популярны. Мне радостно, что сегодня некоторых из них я смогла собрать на этой сцене (в презентации приняли участие Петр Малаховский, Ульяна Ангелевская, Марина Гутенева, Асхель, Николай Васильев — прим.)
Если брать рок-музыку, то каких писателей, Вы бы отнесли к рок-классикам?
— Мне кажется, совершенно точно к таким писателям можно отнести Достоевского. Это такой жутковатенький «данс-макабр». Рок больше в понятии древнегреческом, нежели в том, что обозначается латиницей «rock». Из поэтов это Рембо, ведь у него такая живая, рвущаяся, болезная, такая страшная душа, что это просто завораживает. Ну и, конечно, Цветаева с Маяковским.
Ваша специальность журналист, как Вам нравится быть по ту сторону баррикад? Как Вы относитесь к тому, что у Вас берут интервью?
— Я, честно говоря, безумно люблю давать интервью, впрочем, так же как и брать, при условии, что беседа ведется с интересным человеком. Причем я люблю как отвечать на заковыристыее вопросы, так и их задавать, особенно спонтанно – чтобы уловить первую реакцию. Я люблю беседы, это уже какая-то определенная профдеформация (смеется).
Помните первое интервью, которое у Вас брали?
— Первое серьезное интервью, которое у меня брали, насколько я помню, было на презентации в книжной Лавке писателей, мне тогда было 17 лет. У меня тогда только вышла первая книжка, «Отпечатки затертых литер». Черт возьми, как же давно это было.
Чему Вы хотите научиться в ближайшее время?
— Хочу французский выучить, чтобы читать Рембо в оригинале.
Вы читали свое стихотворение Светлане Сургановой, какова была ее реакция, и помогла ли она Вам?
Светлана Сурганова для меня знаковый человек, я сегодня ее очень ждала, но она по ряду причин не смогла приехать, хоть и обещала. Я многим ей обязана, за многое благодарна: так, она мне помогла с выпуском пятой книги, однажды помогла выйти из творческого застоя, когда на протяжении 2-х месяцев я не могла написать ни одной строчки. Светлана Яковлевна мне тогда дала ценные и важные советы. Для меня она не только волшебный исполнитель и музыкант, но и мудрый, глубокий человек, с которым жутко интересно и ценно разговаривать.
Над материалом работала — Евгения Морогина
Фото — Александра Орлова
