«Метро 2033» однажды перевернула мир фантастики, оставив после себя множество последователей. И вот автор романа привез в Санкт-Петербург третью часть линии «Метро» — «Метро 2035». Нам удалось пообщаться с Дмитрием накануне его презентации в Доме книги.
Расскажите, пожалуйста, кто в романе «Метро 2035» главное действующее лицо? Человек или ситуация, в которой он оказался?
Безусловно, человек. Главный герой романа «Метро 2035» — Артем. Это тот же персонаж из романа «Метро 2033» только повзрослевший. В «Метро 2033» ему было 24 года, сейчас ему получается 26. И все эти 2 года Артем провел за военным делом, а как это часто бывает с парнями, служившими в армии, он постарел не на 2 года, а сразу на 10. В этом герой похож на меня с той лишь разницей, что я в армии не служил, а прожил все эти 10 лет по-настоящему. К слову, как и страна, которая за эти 10 лет тоже в чем-то повзрослела, в чем-то впала в детство, но так или иначе очень изменилась.
«Метро 2035» — это не фантастический роман, это роман о русских людях и об обществе, которое было законсервировано в московском метрополитене. Если говорить о «Метро 2033», то в принципе книга была об этом же, разница лишь в том, что придумывалась она в 90-х, а написана в начале 2000-х. Тогда Россия была страной, недавно пережившей распад Советского Союза, совершенно новым государством, зелеными побегами растущим на античных руинах Советского Союза. Сейчас мы живем в стране, которую почему-то пытаются из этих руин обратно сложить в подобие союза, но все не очень держится, да и нечем скреплять. Поэтому, соответственно, роман «Метро 2035» с немного другим настроением и о другом.
Повторюсь, прошло 10 лет, я все это время смотрел по сторонам, слушал умных людей, пытался сам куда-то двигаться, поэтому и книга получилась более взрослой. В какой-то степени главный герой, конечно же, Артем, но книга скорее обо всех нас, о том, в чем мы живем и почему мы в этом живем.
Если говорить формально, то сюжет заключается в том, что Артем, спустя 20 лет ядерной войны, которая уничтожила весь мир, и из выживших остались только те, кто оказался в московском метрополитене, остается единственным, кто не оставляет надежду найти других спасшихся. И он с ущербом для своего здоровья в дырявом костюме радиационной защиты, ругаясь с женой, которая переживает за здоровье своего будущего потомства, ежедневно поднимается на поверхность. Он забирается на жилые высотки, разворачивает армейскую рацию и посылает позывные, пытаясь поймать чей-то сигнал в ответ. Его мечта — вывести людей из метро, чтобы однажды они снова смогли жить под чистым небом и ярким солнцем. Вопреки Артему, остальные люди просто смирились с тем, что жить придется под землей, сконструировали себе мир, которого им вполне достаточно. И вот книга о том, как главный герой пытается найти безопасное место, а заодно понять, пойдут ли вообще за ним люди.
Если говорить о манере письма, то каждый раз Вы вживаетесь в своего персонажа, о котором пишете, или смотрите на него сверху, как создатель, и следите за его приключениями извне?
Это, безусловно, каждый раз мой персонаж. Мне не удается от него абстрагироваться, хотя «Метро 2033» — «Метро 2035» написаны как бы от 3-го лица, однако на самом деле манера речи и письма приближена, скорее, к типу мысли главного героя. В отличие от тех же «Сумерек» и «Будущего», которые вообще написаны от 1-го лица.
Для меня главный герой во всех случаях является определяющим. Его личность, психоэмоциональное состояние, его бэкграунд, все эти характеристики определяют манеру, словарный запас и т.д. При этом «Метро 2035» стилистически существенно отличается от «Метро 2033». Это связано с тем, что каким-то вещам я уже научился, чему-то еще только учусь, что-то стал более тонко чувствовать. Соответственно и книги отличаются одна от другой, но, повторюсь, поскольку мой герой прошел через некоторые трансформирующие его события, «обжегся» и «обгорел», то изменение манеры и стилистики вполне оправдано и объяснимо.
Т.е. если Вас в какой-то момент неожиданно отвлечь от работы над диалогом, то Вы можете стилистически ответить в тон образу, о котором пишете?
В какой-то степени, наверное, да. Вообще письмо и устная речь – это все-таки разные навыки. Я не говорю так, как я пишу. Ведь при работе над книгой постоянно идет подбор правильного слова. А если брать устную речь, то находить правильные слова с такой же скоростью, как при письме, непросто. Может, Владимир Сорокин, будучи более умелым лингвистом, чем я, так умеет. Он может изъясняться, как в манере 19 века, так и 17 века. Хотя не буду скрывать, тот язык, на котором пишешь, через какое-то время все же начинает проникать в твою реальность.
Если говорить о романе «Метро 2035», то какое место в нем Ваше самое любимое?
Рассказать без спойлеров не получится. Но в романе есть несколько хороших мест, которые мне самому очень нравятся. Не хотелось бы их называть, потому что они ключевые и поворотные для героев.
К чему Вы приступаете с наибольшим воодушевлением при работе над книгой? Что Вас вдохновляет – сцены боя, любовные сцены или что-то еще?
Вы знаете, я не дока в сценах боя. Мне не довелось ни воевать, ни служить, я не прошел горячие точки, поэтому все эти баталии представляю себе лишь приблизительно. Если говорить о сексуальных сценах, то мой герой все-таки живой человек, и он мечется между женщинами, которые, к слову, у меня вышли живыми людьми, что не каждый раз получается у писателей. Вообще очень трудно говорить о физической любви не шаблонными фразами и клише. Слишком уж тема ими засорена, впрочем, как и фантастическая литература в целом. И как-то надо, не уходя в «похабщину» и пошлость, подбирать подходящие слова. В романе «Метро 2035» я вообще обошелся только диалогами и простыми фразами без описаний, которые люди говорят до, во время или после близости. В отличие от романа «Будущее», где все было сделано в глаголах действия без упоминания органов, тел и т.д.
В «Метро 2035» вообще много диалогов, они прописаны сугубо уличным разговорным языком, который мы привыкли слышать вокруг себя. Меж тем описательная часть отличается от диалоговой тем, что она как раз написана совершенно другим, литературным языком с небольшими моими потугами на советскую литературу 20-30 годов. Все-таки советская стилистика в работах Бабеля, Платона, Замятина сильно отличается от классического русского языка, и она мне тем интереснее и ближе. Я не люблю дежурных, шаблонных вещей, их скучно делать, над ними не приходится долго думать.
Вообще самое трудное в работе над романом заключается в том, чтобы, прежде всего, заставить себя за него взяться и что-то начать придумывать. Приходится преодолевать некую свою тупость, «продираться» через нее, заставлять себя различными стимуляторами вроде кофе, зеленого чая, прогулок, шоколада или горячего душа. Грести через болото косности человеческого сознания.
Это достаточно трудно, однако, когда находится не банальное, эмоциональное решение, с которым читатель себя может отождествить и почувствовать то, что чувствуют герои, вот это и приносит настоящее удовольствие.
Какую часть времени, если взять от момента задумки романа до его окончания, Вы проводите в «полевых» работах за изучением какой-то специализированной литературы?
Не скажу, что большое. Тактико-технические характеристики – это не моя сильная сторона. «Метро 2033» или «Метро 2035» – это уж точно не книги о том, как правильно строить тоннели. И не о том, что будет, если прорвет грунтовые воды или взорвется граната, для этого есть справочники. Меня, кстати, в этом часто упрекают, но мне все равно, поскольку роман совсем о другом. Моя книга о многотерпении русского народа, в какой-то степени о рабстве, свободе, взаимоотношениях общества и власти, о необходимости всегда сражаться с неким врагом, о поиске этого врага и неспособности даже определить себя без внешнего врага. Поэтому если говорить об этом, то, конечно, последние 2 года были как раз работами «в поле». Для меня стало откровением то, что сейчас происходит с русским народом, а также с его правителями. Наблюдение, общение, чтение новостей, нахождение в информационной среде, споры с самыми разными людьми от таксистов, бабушек на остановках и до профессуры и богемы – вот это и были моими настоящими полевыми работами. И в библиотеках про это ничего не сказано.
Если брать постапокалиптический мир, то, какое качество в этом мире будет самым важным?
Человечность. Всегда важно то качество, за которое приходится бороться. Вывод, который я сделал, говорит о том, что те качества, которые обозначаются, как изначально присущие человеку, на самом деле ему вовсе не присущи. У Канта есть понятие «моральных максим», т.е. это то, к чему человек стремится, никогда не достигает, но факт стремления делает его лучше.
Доброта, милосердие, мудрость, прощение – это все не присущие, в принципе, человеку качества. Его звериная природа, эгоистичность, жестокость всегда помогала людям выжить. Когда в человеке борются человеческое-социальное и животное-эгоистическое, которое мы условно обозначаем как зло, чаще всего побеждает второе просто потому, что оно сильнее. Когда происходят экстремальные ситуации, и встает вопрос о выживании, то «животному» гораздо проще взять верх. Именно поэтому мы и превозносим самопожертвование, милосердие и доброту. Это для нас, как пример, которому надо несмотря ни на что, преодолевая магнетизм животного, эгоистического и жестокого, стремиться. Хотя, я думаю, мы туда, скорее всего, не придем.
Однажды, в интервью, Вы обмолвились, что нет автора несчастнее того, который пишет в стол, и что тексты должны быть для людей. А не считаете ли Вы, что некоторым вещам надо давать вылежаться?
Возможно, но у меня к этому есть другой подход. Он заключается в том, что книга суммирует определенный жизненный опыт в определенном возрасте. И книги являются слепком с личности. Вот то, что у меня было на уме и в голове тогда 10 лет назад, об этом я и сумел рассказать. Поэтому у меня никогда не было желания переписать «Метро 2033». Конечно, сейчас я понимаю, что мог бы написать лучше, но это была бы совершенно другая книга. К тому же есть темы, которые ты лучше чувствуешь в 15 лет, и у тебя еще есть некая «завороженность», чарующее и захватывающее желание открывать мир для себя, становиться его героем. Когда тебе уже 35, таких чувств больше не испытываешь, но с другой стороны ты и мир чувствуешь совершенно иначе. Позади отношения, расставания, конфликты, рождение ребенка.
Рождение ребенка – это такое состояние, когда у тебя вместо черно-белого телевизора появляется цветной. К слову, все мужчины, которые кричат и пишут на машинах: «спасибо за сына» — просто к жене подлизываются. Ни один из моих знакомых не был в восторге от того, что у него родился первый ребенок. Это со вторым ты уже понимаешь, что дети это круто, и что сейчас будет так же круто, как и в первый раз. А с первенцем ты испытываешь страх потери свободы и независимости. Я не думаю, что какой-то мужик искренне несет цветы к роддому, мне кажется, он хочет просто жене сделать приятно, да и потому что все так делают. Но то, о чем я говорю, не означает, что мужчины не могут получать удовольствие от отцовства. Просто оно, в отличие от женского, приходит постепенно. При этом ты не начинаешь любишь чужих детей просто потому, что у тебя появился свой ребенок, ты их терпишь. А в своего ребенка ты сначала влюбляешься, как в домашнее животное, сначала как в котеночка, потом как в собачку, а потом вдруг через собачку и котеночка прорастает человек, и ты уже влюбляешься в него. У тебя с ним выстраиваются отношения.
Вообще есть масса тем, которые ты не можешь понять, если сам через них не пройдешь. И вот когда я работал над книгой «Метро 2033», я ничего про отношения не знал и в принципе мало что понимал. Поэтому, если читатели заинтересуются моими работами, они смогут проследить по библиографии, исходя из дат написания, мое развитие и понимание каких-то смыслов.
А что для Вас успешная литература? Она, прежде всего, успешная в коммерческом плане или в плане попадания в вечность?
Человек всегда хочет того, чего у него нет. Писатели, получающие литературные премии, хотят тиражей. Писатели, у которых есть тиражи, хотят литературных премий. Я, например, хочу нобелевскую премию (смеется). Мне бы хотелось, чтобы люди читали, думали, поэтому я каждой своей книгой закладываю мину замедленного действия и хочу, чтобы она как можно шире разошлась и как можно громче рванула. Вот моя задача и в этом я вижу успех.
У Вас читатели берут автографы. Для чего это им нужно, как Вы считаете?
Не знаю. Но когда я был на пресс-конференции Квентина Тарантино в Каннах, у меня было кармане только 100 долларов. Я подошел и взял на них автограф, который теперь лежит у меня дома. Еще у меня есть автограф Кира Булычева. Мне вообще кажется, что брать автографы это бред. Для чего тебе нужен автограф? Чтобы забрать кусочек человека себе домой? Однако есть кумиры, при которых ты забываешь о том, что автограф – это бред, и просто радуешься тому, что дома лежит 100 баксов, подписанные Квентином Тарантино (смеется).
Что же касается раздачи автографов, то я дико признателен людям, которые приходят на автограф сессии, стоят в очереди по 3 часа, и я с огромным удовольствием подписываю, фотографируюсь. Я благодарен этим людям за то, что они тратят на меня свое время, а некоторые еще и деньги. Большое им спасибо, и чем могу, всегда рад помочь.
Над материалом работала — Евгения Морогина
Фото — архив автора
