Не знаю, что предпочитают люди
Из тех, что называют
Чистыми и честными,
Но мне их мерзости известны.
Но я — Медея.
Не орудие, не месть богов,
Я лишь последняя любовь,
Дошедшая до края,
Где смертный умирает.
…Тишина. Кто-то первый начинает хлопать в ладоши. Третий, десятый, и вот звенит общий хор аплодисментов. Полный зал. Актёры скромно кланяются, выталкивая в серединку красивую кудрявую женщину в окровавленных лохмотьях. Люди встают. Овации. Актёров просят вернуться на сцену во второй раз и послушать нас ещё.
Есть непростые спектакли, после которых хочется остаться в тишине и подумать. «Медея» — из таких. Альтернативная версия греческого мифа о Медее, символе детоубийства и ревности, в нестандартной режиссёрской обработке в виде стилизованных монологов при участии смелых декораций и панк-рок-бэнда. Трио создателей этой трагедии – швейцарский итальянец Джулиано ди Капуа, скандальный поэт Лёха (именно «Лёха!») Никонов и яркая эмоциональная грузинка Илона Маркарова – либо настоящие гении, либо слишком удачливые экспериментаторы. Произвело ли впечатление? Ещё бы!
Надеешься услышать греческую сказку? Да ничего подобного! В этом зале ты услышишь крики и исповедь гордой отвергнутой женщины (богини?), которая сыплет свои проклятья на головы читателей через века и прямо сейчас пытается достучаться именно с этой сцены и именно до тебя! А, именно до тебя! Потому что всё в истории повторяется, меняются лишь декорации, а ты часть спектакля, хочешь этого или нет.
Мы привыкли слушать истории такими, какие они есть, не всегда задумываясь о том, что это лишь точка зрения летописцев, так же как и смотреть театры по написанному сюжету. Главная же героиня этого театра яростно обвиняет зрителя в нежелании задавать эти самые вопросы. Не могла ли Медея на самом деле быть жертвой? Могла ли вселенская ревность женщины сделать из матери детоубийцу на кровавой вечере? Могли ли на эмигрантку из Колхиды списать страшный грех, если это удобно истории царства? А давали ли главной героине вообще шансы на оправдание? Если да, то стали ли её слушать тогда и станут ли сейчас, явись она перед нами? Имеет ли женщина право на такую нечеловеческую ненависть? Является ли абсолютное отчаяние обратной стороной абсолютной любви, или это одна и та же сущность? Насколько мы готовы зайти в своей ненависти, будь она материальна? Насколько «мать» является «матерью», если позволяет своим сыновьям убивать чужих сыновей в войне? Ну и, наконец, — А судьи кто? …Всё те же вопросы, что и сейчас. Ведь этот спектакль о страсти и о двойной морали.
Но прежде всего, «Медея»— это политический спектакль. Монологи сопровождаются минимальным сценографическим оформлением художника Павла Семченко и создают узнаваемые образы вьетнамской войны, фашизма, терроризма, и в самом конце даже прямо ссылаются на совсем ещё «свежее» 11 сентября 2001го года. Здесь же присутствуют и грузинские события, что наверняка связанно с личностью главной актрисы театра и её личной болью в теме отношения России с Грузией. Как признались сами авторы, печальные события августа 2009го года, когда Минобороны России обвинило Грузию в вооруженных провокациях на границе с Южной Осетией, и были первопричиной такой постановки, а портрет «Медеи» Лёха Никонов писал непосредственно с актрисы Илоны… Таким образом, параллели существуют достаточно явные – Грузия, как и бунтарка «Медея», была осуждена и принесена в жертву человеческому суду с помощью средств массовой информации. И даже если это не так, авторы постановки просто хотели бы показать, что общество перестало задавать самостоятельные вопросы на злободневные темы.
Нужно ли посмотреть панк-оперу «Медея»? Да! Но людям не робкого десятка и вовсе не жаждущим экстрима. А вот экспериментаторам и правдолюбцам, пожалуй, прямая дорога на этот нашумевший спектакль. Будет больно, громко и прямолинейно. Но оно того стоит.
Над материалом работала — Евгения Мартынова
Фото — Эрарта сцена
